Когда мне было три, мы с матерью однажды пошли в гости. Когда вышли, уже стемнело и похолодало. Прошли метров триста — у ребёнка из носу потекло. Тогда непредусмотрительная родительница затащила меня в магазин на погреться. В магазин игрушек. Ребёнка, у которого полторы куклы и сломанный полицейский Форд без пульта управления.
По мне теперешней и не скажешь, но я была дитём танка. Я никогда не ревела, никогда не залипала у витрин с вкусняшками(однажды таки залипла, но из научного интересу: что же там такого, что вызывает безудержный рёв у ровесников?). И тут я не стала клянчить. Просто стояла и гипнотизировала мелкого плюшевого далмата. Нельзя сказать, что игрушка была ах какой новой модели: на первый взгляд вообще казалось, что под тканевой «шкурой» у этого зверя деревянный остов. На ощупь, впрочем, казалось так же.
В общем, я стояла, смотрела на выкидыш постсоветской той-индустрии, и была в процессе ловления нирваны от того, что этот плюшевый Франкенштейн был… пятнистым. Я никогда не видела далматов до этого. Что-то внутри меня очень его хотело, и даже знало, что у нас есть те самые «лишние» деньги прямо сейчас, но я снаружи эту Хочуху сдерживала и стойко молчала.
В конце концов не выдержала продавец:
— Женщина, купите девочке игрушку.
— С *** бы? На всякую ерунду деньги тратить?
Меня попытались вывести из магазина, но на выходе я вывернулась и вернулась к плюше. В конце концов, спустя три раза, мать попыталась достучаться до меня:
— Я не буду покупать тебе её, потому что таких собак не бывает!
Продавец горестно покачала головой и вынула из-под прилавка такого же уродца, но «дворняжьего» окраса: коричневое тело и чёрные уши. Вокруг глаз — белые пятна. Внутренний педагог матери подал ей новую идею:
— Вот такую хочешь? — ткнула она пальцем в тряпичное убожество. Я честно помотала головой. Она победно улыбнулась. — А я бы купила.
Я задумчиво почесала морковку, вышитую прямо на пузе у моего вырви-глаз-оранжевого комбинезона.
— Покупай. 19:12:05
Когда мы вышли из магазина, я, прижимая собаку к оной морковке, договорила:
— Я всё равно буду представлять, что он пятнистый.

Кстати, с именем для пса тоже был эпик. Когда мы сели в трамвай, мамо спросило у меня:
— Как назовёшь собаку?
Я почесала макушку плюши вместо морковки на пузе.
— Франк.
Я уже говорила, что с пелёнок была достаточно умной и то, что меня не пускали к телику до 13ти лет, не значит, что я не узнала ещё в 3 года, кто есть Франкенштейн и чем именно он похож на это чудовище в моих руках.
Мать йумора не оценила(как всегда, впрочем), и предложила то, что изначально подразумевалось как то, что должен был предложить трёхлетний ребёнок. С тех пор при маме я звала монстра Шариком, а таща по двору на верёвочке — Франкенштейном.